13-14 июня на мысе Фиолент – невероятном по красоте и духовно-мистической силе месте Крыма – проходил знаменитый фестиваль фантастов «Летучий фрегат».
Однако о фестивале в подробностях, дорогой читатель, я вам не расскажу, так как была на нем всего несколько часов – в составе поэтического трио «ДжеНиМа», приглашённого представить для «фантастической» публики на фестивале свой перформанс.
А вот о «ДжеНиМа» настало время рассказать, поскольку та группа людей-поэтов, которая не останавливается на единичном мероприятии, а жаждет продолжать работать, совершенствоваться, развиваться совместно – заслуживает всяческого внимания читателей и зрителей.
Участники трио: Дже – Евгения (Джен) Баранова (Севастополь) – поэт, культурный обозреватель севастопольского «Атриума», Ни – Ника Батхен (Феодосия) – поэт, прозаик-фантаст, журналист и Ма – скромный автор этих строк. Название группы гениально тем, что ударение в нем можно ставить где угодно, смысла это не меняет, всегда звучит красиво и загадочно. От наших зрителей и читателей мы слышали его во всех трех вариантах, да и сами говорим по-разному. На первом слоге – жёстко, «по-скандинавски», на втором – мягко, «по-восточному», на третьем – да это же Франция! Одним словом, такова природа женщины-поэта – изменчивость, гибкость и… всемирность!
Поэтическое трио «ДжеНиМа»: Ника Батхен, Евгения Баранова, Марина Матвеева
Можно поиронизировать над тем, как организовываются и вообще способны ли самоорганизовываться какие-либо чисто женские группы, творческие проекты и тому подобные социокультурные явления. Ответ: могут, но… как-то не так, как если бы в них присутствовало мужское начало. Не хуже и не лучше, а просто по-другому. Непредсказуемо, знаете ли. И пусть вас не смущает полярность понятий «организованность» и «непредсказуемость».
А особенно если поймете, что женщина-поэт – это не совсем женщина, а жизнь в условиях современной литературы, в которой надо бороться (иначе – никак) — выковывает характер, серьезно отличный от стандартной женственности, женского менталитета, логики и всего того, о чем Ницше писал, что она «пена на поверхности моря, и не способна познать глубину». Одним словом, если собираются вместе леди-поэты-интеллектуалки – трепещи, Галактика!
Надо также отметить, что рассматриваемые поэты не относятся к реалистическому, традиционному – т.е. легкопонятному – направлению: без постмодернизма, авангарда, да просто – собственного мировидения и неповторимого стиля – не обходится. Одним словом, не хочешь напрягать мозг и сердце на понимание, прочувствование, проживание вместе с авторами, – дорогой читатель, тебе не сюда. И не надо смотреть на нас стеклянными глазами и рассказывать нам, что раз ты нас не понимаешь, то такая поэзия не нужна (в последнее время активизировались «критики», пишущие статьи в защиту своей убогости – с попытками громить все, что выбивается из стандарта, – что ж, это тоже упражнение для мозга, радует, что хоть на него они способны…)
Не сочти, дорогой читатель, что тут перед тобой устроили показательное выступление какого-то выморочного снобизма. Участники перформанса «ДжеНиМа» прекрасно понимают, какое сейчас время, что люди – выживают, у них работают в полную силу (как это называют психологи) «низовые чакры», а верхние – интеллектуальные, духовные, творческие – переведены в «спящий режим» – в целях сохранения энергии для все того же выживания. И людям далеко не всегда приятно, когда их «верхи» кто-то тревожит – иногда это даже больно…
Однако хочу вспомнить писателе и психологе Елене Смольницкой, издававшей антологию «Фемина-альфа», и об определении ею того, кто такие люди-альфа. А определение было очень простое: «Это те, кто в состоянии мыслить и творить даже в условиях тюрем и концлагерей». И среди нас, на наших территориях, таких много, это на самом деле – все мы, потому что в славянском менталитете скрыта такая сила, которую никакое выживание не задушит, не убьет. Наш человек, имея 200 граммов хлеба на день, будет Пушкина читать. Этот потенциал – именно духовный и творческий. Мы все – творим. Только почему-то нередко хочется кричать: «Что вы, ёпрст, творите!» или «Что творится!».
Вот такие явления, как «ДжеНиМа», существуют именно в нынешнем обществе и в нынешней – кризисной – ситуации – для того, чтобы – одновременно в нежной и жёсткой форме – показывать, что на самом деле надо творить, что творить было бы лучше, правильнее и прекраснее. Красота спасет мир, но не нужно сводить понятие о красоте к какой-то поверхности, опуская ее на уровень всё тех же «низовых чакр», – красота ума, красота сердца, красота адекватности, красота созидания.
Первый выход «ДжеНиМа» состоялся в декабре 2014 года в севастопольском «Атриуме». Тогда с нами была джазовый музыкант Ярина Погонец. На него ярко откликнулся Союз Писателей России. Вот как охарактеризовала это событие председатель Крымского СПР Татьяна Воронина в «Литературной Газете+Курьер Культуры: Крым-Севастополь»: «…Непохожие друг на друга в пластике движений, в манере чтения, в подаче текстов – они сумели завоевать публику, подчинить себе, заставили слушать поэзию! Стихотворные строки, различные по теме и содержанию, вдруг вплелись в косу созвучия и заставили замереть от невероятного сочетания несочетаемого. Получилось ярко, самобытно, интересно. И музыка… Прекрасное исполнение классики Яриной Погонец на клавишном инструменте между поэтическими выступлениями добавило изысканности такому необычному, яркому вечеру».
В общем-то, этого вполне достаточно, чтобы описать поэтический вечер. Однако, каждый из поэтов – индивидуальность, и эта индивидуальность развивается во времени. Между двумя выступлениями прошло почти полгода, и за это время что-то изменилось в творчестве авторов. Мне хочется сейчас не охарактеризовать их в целом (да это и невозможно, настолько они многогранны), а попытаться проследить за тем, каковы новые тенденции в их поэзии, как в ней преломляется время.
Дже
Евгения Баранова. Постмодернист. Лирик. Поэт действия. Автор, в ранней юности страдавший (а может, и наслаждавшийся) боевым юношеским максимализмом («Быть первым во всем. Одиночество первых…»), – по сути, восхитительнейшим средством стимуляции творческого начала. Не факт, что оный в какой-то форме не сохранился и доныне.
Но сейчас миротворческая позиция и способность к глубинному анализу и самоанализу заставляет автора в своих стихах обращаться к прошлому. Не к далекому прошлому какого-нибудь рыцарства или славянского язычества (как то, обычно, предпочитают дамы), а к самому что ни на есть близкому и остро актуальному сейчас для нас началу ХХ века. Конечно же, к этому толкают переживаемые нами всеми потрясения. «Мне хочется проанализировать, почему такое случается, что толкает людей на это», – говорит Евгения. Она окунается в толпу – не в нашу, современную, а будто ныряет на сто лет назад – и выныривает на улочке тогдашнего города, живущей своей бурной жизнью, ещё не бушующей, но уже остро напряжённой в преддверии… На этой улочке, а может, бульваре или проспекте, много разного: и конфетки-бараночки, и гимназистки румяные, и марксисты рьяные, можно даже встретить пробегающего мимо на свидание с Музами поэта-символиста, допустим, Блока… И эта улица звучит и дрожит, стучит вместе с сердцем автора:
Мне нравится глагол «выпрастывать».
Он жил во времени, когда
неделю шли из Химок в Астрахань
передовые поезда.
Скоромные сменялись постными.
Крестьяне выбирали квас.
— В Америке, ну право Господи,
не то что, батенька, у нас.
— Ты глянь, Егорий, там искусники…
— Сережка, к гильдии гони…
— А Маркс, я говорю вам…
— Мусенька!
Как вы прелестны, мон ами!
— У Елисеева собрание…
— Париж несносен, entre nous.
И сумерки сгорали ранние,
почуяв, кажется, войну.
И, поддаваясь аллегориям,
грустил на столике Вольтер,
что все закончится историей
в четыре миллиона тел.
Это стихотворение посвящено 1913 году, и сейчас мною воспринимается как наиболее близкое в творчестве этого поэта. Потому что зацепляет нечто личное. Мы все сейчас – хоть и в разной мере – но чувствуем себя примерно как поэты Серебряного века во время революции 17 года и после. Перемены в обществе меняют и человека. Кто-то сбрасывает, как кожу в линьке, свою юношескую «революционность» (хорошо рассуждать о революции, когда все спокойно, и настоящей революции ты и в глаза не видел, только в книжках читал, – а вот теперь посмотри: нравится? Может, мир и стабильность все же лучше? Но…. Смотря какая стабильность… Тут еще надо подумать. Вместе с улицами 1913 и 2013 годов).
Кто-то впадает в транс от того, что вот только еще вчера всем были нужны и интересны твои изысканные символизмы, «африканские» акмеизмы и «пушкиносбрасывательные» футуризмы, а сейчас… идите лесом, у нас в моде Горький и Николай Островский, и вообще, жизнь надо прожить так, чтобы не было мучительно стыдно за бесцельно прожитые годы, – то есть, махая флагами и шашками, и разрешая жить в литературе только тем писателям, которые писали об угнетённом пролетариате и предвещали его бунт. Кто-то эмигрирует… не только физически, но и ментально.
Еще одна тенденция в творчестве Евгении последнего года – писать пейзажную лирику о прекрасных местах мира («Шри-ланка»), где никогда не была, но… хочется туда бежать! Всем женщинам наших территорий – по бесплатному билету на прекрасные острова! Да потому что устали. Потому что всё надоело. И быть сильными – тоже. (Это мое восприятие подобных стихов, сама грешна – пишу о том же; автор может думать иначе. Но, в любом случае, остро чувствуется стремление к красоте – спасительнице мира, и просветленной простоте пражизни в природе).
Главное же, что не изменилось в Евгении, так это то, что ее по-прежнему можно безо всяких преувеличений назвать «звездой любовной лирики». Вот только дерзкие девчоночьи чувства в её поэзии переросли в женские, в понимание глубинности любви, того, что любовь – то единственно ценное (и особенно сейчас), за что и нужно бороться, что и нужно сохранять, охранять, хранить. И что так хрупко и призрачно сейчас, что… даже из стихотворного текста ускользает, высыпается, вытаивает…
Подержи меня за руку. – Пол трещит –
Поищи мне солдатиков или пчел.
В моем горле растет календарь-самшит
и рифмованно дышит в твое плечо.
Коктебельская морось, вино и плов,
пережитого лета слепой навар.
Подержи меня за руку.
Лишь любовь
сохраняет
авторские права.
Как наивно звучит!
Так лиане лжет
постаревший в радости кипарис.
Все проходит/в прошлом/ прошло /пройдет –
для чего торопить тишину кулис?
Так готовь же алтарь, заноси кинжал,
доставай ягненка из рукава.
Ты держал меня за руку! так держал!
Показалось даже, что я жива.
Евгения сама признает свой «декаданс» и говорит, что с такой душой ей очень не хватало рядом светлого и позитивного человека. И вот, он в жизни появился – притянулся, как необходимая нам противоположность.
Прошлое и настоящее. Пещерный монастырь св. Георгия на Фиоленте
Ни
С поэтом и фантастом Никой Батхен мы познакомились в 2013 году в Одессе, на фестивале «Провинция у моря», до того даже не зная, что у нас в Крыму есть такой необыкновенный автор.
О ней мне уже доводилось писать, брать интервью, организовывать ее творческий вечер и фотовыставку в Симферополе, потому нет нужды повторяться, рассказывая, что она – бывшая москвичка, выбравшая по зову души для новой жизни, нового ее витка – Крым, Феодосию. И действительно, на новом витке и стихи стали новыми.
Автор не изменяет своей основной идейно-стилевой манере: эпической поэзии исторического и фантастического плана, из которой мне больше всего здесь хотелось бы привести мое любимейшее стихотворение – о Детском Крестовом походе, но эпос есть эпос – оно длинно; однако, дорогой читатель, ты можешь познакомиться с ним в интернете — творчество Ники представлено очень широко. И по этому творчеству можно прочувствовать широту натуры автора. Как столько можно в себя вмещать в таких количествах – и в таком качестве – выдавать в мир, – для нас до сих пор остается загадкой. Возможно, главная причина для этого – и есть светлое, солнечное мировоззрение – оно дарит человеку энергию. А также, думаю, немало ее добавляет и Крым, не могущий не вжиться в творчество одновременно и расширением авторского сознания, и его утончением – до острого лезвия любви…
Это тоже уход в прошлое, более далекое и глубокое, чем у предыдущего автора, но на самом деле – всё то же: те же тенденции, движения, сомнения, инстинкты, «непонятки», предчувствие перемен… И понимаешь: так было всегда, и сколько ни анализируй, «а что же движет людьми и откуда это берётся», а остановить это невозможно. Как бралось, так и будет браться. Другое дело, что все же из каждой такой ситуации мы выносим какой-то опыт, и все-таки с каждым годом и веком становимся если не лучше, то – другими. Превращаясь, как это ни парадоксально звучит, из людей прошлого в людей будущего – и обратно.
Это тоже улицы наших городов – только тысячелетие-два назад – как будто этих тысячелетий и не было:
Тавро Тавриды вбито под ребро
Оно неразличимо чужаками.
Следы быков заполнены жуками,
Следы полков царапает перо.
На летописи глины и воды,
На каменной ухмылке византийца
История смолкает – не проститься,
Лишь посмотреть – кто новый поводырь.
Сюда приходят тысячей путей –
Небесный шелк, турецкая галера,
Ухмылка площадного кавалера,
Хаммам для хама – прибыл так потей.
Без пота не взойдет ни виноград
Ни минарет ни стены мавзолея.
Чумной закат румянится, алея.
Дрожи, космополит и технократ!
Когда музон беснуется в кафе,
На плоскость охреневшего танцпола
Выходит босоножка тавропола
Зовет быков на аутодафе.
Гора рогов, протяжный злобный рев,
Один удар священного кинжала…
Бил человек. Земля воображала.
Такого не видал и рабби Лёв.
Такого не слыхал и караим
Припав к прохладной вечности Завета.
Все были пришлецами. И за это
Мы сним о Нём. И в разноверье – с Ним.
Не тавры мы. Не азиаты. Не
Понтийцы с подведенными глазами.
Не толмачи. Но каждый сдал экзамен
И расписался шагом на стране.
Таро ворот. Тавро для дураков,
Для бывших -чей, оставшихся ничьими.
Возьму себе таврическое имя.
Нарву руками
Зелень
Для быков.
А может быть, их – веков – и правда не было? Может быть, поэт, а тем более – поэт-женщина – вне времени? Иногда такое ощущение проступает очень остро.
Ма
О третьей поэтической составляющей творческой группы «ДжеНиМа» – многогрешном авторе этих строк, Несторе-летописце современной литературы Крыма – пусть напишут другие крымские критики, если они не устали прятаться от собственного таланта под гнетом «нижних чакр».
Могу лишь добавить: эта история, написанная здесь, – история именно моей души, как она чувствует и воспринимает людей, стихи и происходящее, и на критику может даже не претендовать. Тем паче незачем ей претендовать и на протесты, прикрываясь стандартным «мнение Азъ может не совпадать с мнением Буки и Веди о самих себе». Ей вообще незачем чем-то прикрываться. Каждый из нас пишет свою историю, переплетенную с другими и со своим временем, которое зачем-то «выбрало нас».
